— После того как вы нашли это тело, вы обыскали заново дом леди Гамильтон?
— Я получил отчет как раз перед тем, как пошел за вами. Там ничего нет. Никакой связи.
А карета?
— Не двигалась с места. Колеса привязаны цепями, так что это невозможно. А лошади проданы. Они не принадлежат владельцам дома. Конюшню сдавали внаем.
— Вы уже узнали, кто эта девушка?
— Нет. Но скоро узнаем. Кем-нибудь она окажется.
Он имел в виду, что она окажется родственницей какой-нибудь важной особы. Ни одна из убитых девушек ничего не представляла сама по себе, но все они были с Холма.
— Если общая схема сохранится.
Я был испуган, сбит с толку. Я сказал Тупу:
— Я испуган, сбит с толку и не знаю, что делать, но прежде, чем что-то делать, надо посоветоваться с Покойником. Он беседовал со всеми свидетелями.
Туп воспрял духом:
— Да. Если есть за что зацепиться, он знает.
Я вспомнил жареную грудинку. Чудесную, дорогую жареную грудинку, от запаха которой у меня часами текли слюнки.
Теперь аппетит пропал.
— Вероятно, теперь это не имеет значения, — сказал я, — но вы выяснили, кого мы поймали?
— Имя старика?
Нет, черт тебя побери! Коренной кобылы в упряжке…
— Да.
Туп огляделся по сторонам и прошептал:
— Идрака Матисон.
— Фу! Жуть. Кто такой… был… Идрака Матисон?
— Потише, пожалуйста.
— Ясно, какая-то шишка.
Шепотом:
— Идрака Матисон, виконт Нетле. Любовник леди Гамильтон. С самого начала слыл чудаком, поэтому мы замяли это дело, а другие источники объявили, что он умер от болезни. Он все время уезжал и возвращался в этот дом, и никто не обращал внимания, потому что он всегда там жил. Теперь, когда мне это известно, я вернусь к прошлому и, если принц разрешит, более тщательно расследую несчастный случай с леди Гамильтон.
— Я так и не знаю, о ком речь. Я не слежу за великосветскими скандалами. Думаю, сейчас это все равно не имеет значения.
Я охотно бы все забыл, но взглянул на лишенную внутренностей молодую женщину и понял, что не смогу. Я промолчал и не стал допытывать Тупа, хотя мне было интересно, какая женщина может взять в любовники такую развалину, как старый клоун.
— Твоя мечта осуществилась, — сказал я Дину, когда он открыл нам дверь. — Я работаю. Будь поосторожнее со всеми пожеланиями.
— Случилось что-то нехорошее?
— Хуже некуда. Пойди разбуди Покойника.
— А как же ужин? Все уже пережарилось.
Дин чуть не плакал. Он гордился своей стряпней.
— Если бы ты видел то, что я, ты бы тоже не захотел есть.
— Ох! Тогда я прямо сейчас все сниму с плиты и уберу.
Так он пытался уклониться от общения с Покойником. У Дина настоящий талант избегать неприятных положений, находя себе какое-нибудь срочное занятие.
Я сказал Тупу:
— Возможно, придется разжечь под Покойником костер. Кажется, он спит всего неделю. Иногда эта спячка длится месяцами. Дин! Если ты не хочешь иметь дело с Его милостью, сходи за Морли.
Это на него подействует. В заведении Морли он чувствовал себя хуже, чем в комнате Покойника.
Храбрый капитан Туп стойко, не говоря ни слова, пережидал наши детские пререкания. Может, со временем я даже буду хорошо к нему относиться, несмотря на всю его некомпетентность.
Я пошел вперед, беря штурмом крепости. Или не крепости.
В последний раз я был в комнате Покойника задолго до того, как он заснул. С тех пор все изменилось.
— Черт! — выругался Туп.
Я издал неопределенный звук, похожий на визг.
Комнату заполонили клопы. Большие клопы, маленькие клопы, столько клопов, что, если бы они стали трудиться вместе, они смогли бы вынести Покойника вон из комнаты. И я знал, кто их напустил.
Толстяк за моей спиной сговорился с Плоскомордым. Не ясно только, как он сделал так, что ползучие гады не распространились по всему дому и не выдали его. Я пробурчал:
— Надеюсь, ты наслаждаешься снами о Кантарде.
Как я ни старался, я не мог на них не наступать.
— Что это? — спросил Туп.
— Он собирает клопов. Хотите верьте, хотите нет. И не торопится от них избавиться, когда закончит с ними играть. Придется снова жечь серные свечи. Терпеть не могу это занятие.
Интересно, замешан ли во всем этом Дин. Возможно. Поэтому в доме нет кошки. Дин знает, что, как только я обнаружу клопов, я начну их травить. Ни одна кошка не выдержит запаха серных свечей.
Я уже подумывал, не начать ли жечь серные свечи. Прошло полчаса.
— Он умер? — спросил Туп. — Насовсем?
Его милость не пошевелил ни одной извилиной.
— Нет. Просто дремлет. Правда. Он выбирает самое неподходящее время.
— Почему?
Я пожал плечами:
— Так получается.
— Ну и что вы делаете?
— Выхожу из себя и угрожаю разжечь под ним костер. Бегаю кругами с визгом и воплями.
— А если это не действует?.
— Кое-как довожу дело до конца по собственному разумению.
Я стал разминаться, чтобы начать вопить и бегать кругами. Из себя я уже выходил и угрожал, но это ни к чему не привело.
Туп начал вытряхивать клочки бумаги из мусорной корзинки, которую лет сто никто не опорожнял. И бросать обрывки под кресло Покойника. Я присмотрелся:
— Что вы делаете?
Под креслом лежали мои деньги. Я надеялся, что Туп не заметит.
— Собираюсь разжечь костер.
— Черт возьми, вы все-таки соображаете.
Я только болтал насчет костра, но никогда серьезно не думал его разжечь. Я оперся на дверь и стал смотреть. Это интересно.